От редакции: «Война - есть продолжение политики другими (именно: насильственными) средствами». Это знаменитое изречение принадлежит одному из самых глубоких писателей по военным вопросам - Клаузевицу. Марксисты справедливо считали это положение теоретической основой взглядов на значение каждой данной войны» . Так писал в брошюре «Социализм и война» Владимир Ленин, изучавший работу Карла Клаузевица «О войне» в разгар Первой мировой, чтобы использовать ее тезисы в полемике с Каутским и Плехановым. Причем, глава о взаимосвязи политики и войны названа в его выписках «самой важной главой».

Обращаясь к Клаузевицу, Ленин наследовал в этом Энгельса, который отмечал у него «своеобразный способ философствовать, но в сущности очень хорошо». В статье «Крах II Интернационала» Ленин пишет: «в применении к войнам основное положение диалектики, так бесстыдно извращаемой Плехановым в угоду буржуазии, состоит в том, что «война есть просто продолжение политики другими (именно насильственными) средствами». Такова формулировка Клаузевица, одного из великих писателей по вопросам военной истории, идеи которого были оплодотворены Гегелем. И именно такова была всегда точка зрения Маркса и Энгельса, каждую войну рассматривавших как продолжение политики данных заинтересованных держав и разных классов внутри них в данное время».

Безусловно, работа Карла Клаузевица актуальна сегодня не меньше, чем сто лет назад. Конфликт в Украине как никогда ясно показывает, что война остается частью политических отношений, которые полностью определяют ее развитие, что она является продолжением политики через вооруженное насилие и подавление оппонентов. LIVA предлагает читателям убедиться в этом, сравнив логику украинской гражданской войны с общей логикой военных конфликтов в описании крупнейшего военно-политического теоретика.

Мы всесторонне рассмотрели расхождение, существующее между природой войны и другими интересами отдельного человека и общественных союзов, дабы не упустить ни одного из этих элементов противоречия; это расхождение коренится в самом человеке, следовательно, не может быть разрешено философией. Закончив это, мы попытаемся теперь найти то единство, в которое эти элементы противоречия сливаются в практической жизни, отчасти нейтрализуя друг друга. Мы бы уже в самом начале выдвинули это единство, если бы не было необходимости заранее с особенной отчетливостью выделить эти противоречия и рассмотреть различные элементы в отдельности. Это единство заключено в понятии о том, что война является лишь частью политических отношений, а отнюдь не чем-то самостоятельным.

Все знают, что войны вызываются лишь политическими отношениями между правительствами и между народами; но обыкновенно представляют себе дело таким образом, как будто с началом войны эти отношения прекращаются и наступает совершенно иное положение, подчиненное только своим особым законам.

Мы утверждаем наоборот: война есть не что иное, как продолжение политических отношений при вмешательстве иных средств. Мы говорим: при вмешательстве иных средств, чтобы вместе с тем подчеркнуть, что эти политические отношения самой войной не прекращаются, не преобразуются в нечто совершенно другое, но по существу продолжаются, какую бы форму ни принимали средства, которыми они пользуются, и что главные линии, по которым развиваются и связываются военные события, начертаны политикой, влияющей на войну вплоть до мира. И как можно себе представить это иначе? Разве когда-либо прекращаются вместе с дипломатическими нотами политические отношения различных народов и правительств? Разве война не является только другим способом изложения и высказывания их мыслей? Война, конечно, имеет свою собственную грамматику, но несобственную логику.

Следовательно, война никогда не может отделяться от политических отношений, и если это где-либо происходит, то тем самым в известной мере разрываются все связующие нити и получается нечто бессмысленное и бесцельное.

Без такого понимания нельзя обойтись даже в том случае, если бы война была всецело войной, всецело проявлением необузданной стихии вражды. В самом деле, разве все факторы, на которых война основана и которые определяют ее главное направление, как то: собственная сила, сила противника, союзники обеих сторон, характер народов и правительств обеих сторон и т. д., как это мы перечисляли в первой главе первой книги, — разве все это факторы не политического характера и разве они не связаны со всеми политическими отношениями — столь тесно, что их невозможно от них отделить? — Но такое понимание становится вдвойне необходимым, если мы примем во внимание, что действительная война новее не стремится последовательно к наибольшей крайности, каковой она должна была бы быть согласно своему понятию, но что в действительности война половинчата, внутренне противоречива; что она как таковая не может следовать своим собственным законам, а должна рассматриваться как часть другого целого, и это целое — политика.

Политика, используя войну, уклоняется от всех строгих выводов, вытекающих из природы войны, мало заботится о конечных возможностях, интересуется лишь ближайшими вероятностями. Отсюда вносится во все дело значительная неопределенность, и, следовательно, война становится своего рода игрой; при этом политика каждого правительства лелеет надежду превзойти в этой игре своего противника искусством и дальновидностью.

Так всесокрушающую стихию войны политика превращает лишь в свое простое орудие; страшный боевой меч, требующий, чтобы его подняли обеими руками, напрягая все силы для нанесения одного окончательного удара, благодаря политике превращается в легко управляемую шпагу, порою даже в рапиру, которой фехтуют по всем правилам искусства.

Так разрешаются противоречия, в которые война запутывает робкого по природе человека, если можно это назвать разрешением.

Раз война есть часть политики, то, следовательно, она будет принимать и ее свойства. Когда политика становится более грандиозной и мощной, то таковой же становится и война; и этот рост может дойти до такой высоты, что война приобретет свой абсолютный облик.

Таким образом, при указанном способе понимания нам нет надобности упускать из виду этот облик войны, — напротив, он должен всегда чувствоваться на заднем плане.

Только с этой точки зрения война снова становится единством, только при этом можно рассматривать все войны как вещи одного рода; только при таком представлении наше суждение получает правильную и точную опору и точку зрения, па основе которых следует создавать крупные планы и их оценивать.

Конечно, политический элемент не проникает глубоко в детали войны: пикеты и патрули выставляются не согласно политическим соображениям; но тем решительнее влияние политического элемента при составлении плана всей войны, плана кампании и часто даже плана сражения.

Поэтому мы и не торопились выдвинуть в самом начале эту точку зрения. Она бы нам мало помогла при рассмотрении отдельных явлений и даже до известной степени отвлекала бы наше внимание; но при рассмотрении вопроса о плане войны и кампании она совершенно необходима.

Самое важное в жизни — это отыскать такую точку зрения, исходя из которой все вещи могли бы быть поняты и оценены, и ее придерживаться; ибо только на основе единой точки зрения возможно охватить всю совокупность заявлений, как одно целое, и только единство точки зрения может предохранить нас от противоречий.

Если, следовательно, при составлении плана войны недопустимы две или несколько точек зрения в оценках, например, точка зрения солдата, администратора, политика и т. д., то спрашивается, необходимо ли, чтобы именно политика была той точкой зрения, которой должно подчиняться все остальное.

Мы исходим из того, что политика объединяет в себе и согласовывает все интересы как внутреннего управления, так и гуманности и всего остального, что может быть выдвинуто философским разумом, ибо сама по себе политика ничто; она лишь защитник всех этих интересов перед другими государствами. Что политика может иметь неверное направление, служить преимущественно честолюбию, частным интересам, тщеславию правителей — это сюда не относится. Ни в коем случае военное искусство не является «наставником» политики. Мы можем здесь рассматривать политику лишь как представителя всех интересов целого общества .

Итак, вопрос состоит лишь в том, должна ли при составлении плана войны политическая точка зрения склоняться перед точкой зрения чисто военной (если таковая вообще была бы мыслима), т.е. или совершенно исчезать, или ей подчиняться, или же политическая точка зрения должна быть господствующей, а военная находиться у нее в подчинении?

Мнение, что политическая точка зрения с началом войны перестает существовать, имело бы основание лишь в том случае, если войны были бы боем не на жизнь, а на смерть вследствие простой вражды; войны же в том виде, как они бывают в действительности, являются не чем иным, как выражением политики, что мы уже выше показали. Подчинить политическую точку зрения военной — бессмысленно, так как политика родила войну. Политика — это разум, война же только орудие, а не наоборот. Следовательно, остается только возможным подчинение военной точки зрения политической.

Размышляя над вопросом о природе действительной войны, мы вспоминаем: всякая война должна прежде всего рассматриваться по своему вероятному характеру и по главным очертаниям, вытекающим из политических величин и отношений ; часто, — в наши дни мы можем с уверенностью сказать в большинстве случаев, — война должна рассматриваться как органическое целое, от которого нельзя отделить его составных частей, в котором, следовательно, каждое отдельное действие должно сливаться с целым и исходить из идеи этого целого; таким образом, нам станет совершенно понятным и ясным, что высшая точка зрения для руководства войной, из которой должны исходить главные руководящие линии, может быть только точка зрения политики.

Если мы будем исходить из этой точки зрения, все планы станут как бы монолитными, понимание и оценка облегчатся и станут естественнее, убежденность повысится, побуждения окажутся более соответственными, а история станет более понятной.

При такой точке зрения спор между интересами политическими и военными уже не вытекает из самой природы вещей; поэтому, если он возникает, на него надлежит смотреть просто как па недостаток разумения. Конечно, политика не может предъявлять к войне невыполнимых требований; это противоречило бы совершенно естественной и необходимой предпосылке, что она знает орудие, которым желает пользоваться. Если же она правильно судит о ходе военных событий, то определение, какие события и какое направление событий более всего соответствуют задачам войны, — целиком дело политики и может быть только ее делом.

Словом, военное искусство, рассматриваемое с высшей точки зрения, становится политикой, однако, разумеется, политикой, дающей сражения, вместо того чтобы писать ноты.

Согласно этому взгляду недопустимо и даже вредно устанавливать такое различие, что крупное военное событие или план операции допускают обсуждение с чисто военной стороны; более того, привлечение военных к обсуждению планов войны, чтобы они высказались с чисто военной точки зрения о том, что следует делать правительствам, представляет прием, противоречащий здравому смыслу; и еще нелепее требование теоретиков, чтобы имеющиеся для войны средства передавались полководцу, а последний в соответствии с ними вырабатывал бы чисто военный план войны или кампании. Точно так же весь наш опыт говорит за то, что, несмотря на большое разнообразие и развитие современного военного дела, главные руководящие линии войны все же всегда определялись кабинетами, т.е., выражаясь технически, только политической, а не военной инстанцией.

И это вполне естественно. Ни один из основных планов, необходимых для войны, не может быть составлен без учета политических условий. Обычно выражают нечто совсем другое, чем то, что хотят сказать, когда говорят, — а это часто имеет место — о вредном влиянии политики на ведение войны. Следует в этом случае порицать не это влияние политики, а самую политику. Если политика верна, т.е. если она ведет к своей цели, то соответственное ее воздействие может быть лишь благотворным для войны; там же, где ее воздействие удаляет нас от цели, корень зла надо искать лишь в ошибках политики.

Лишь в тех случаях, когда политика ошибочно ожидает от применения некоторых боевых средств и мероприятий несоответственного их природе действия, она может своими решениями оказать вредное влияние на войну. Подобно тому как человек, мало знакомый с каким-нибудь языком, порою выражает не то, что он хочет сказать, так и политика даже при правильном ходе мысли может поставить задачи, не соответствующие ее собственным намерениям.

Последнее имело место бесчисленное множество раз, что доказывает, что политические вожди не должны быть чужды известному пониманию военного дела.

Раньше, чем продолжать, мы должны оградиться от неправильного толкования, которое легко может появиться. Мы далеки от мысли, что зарывшийся в бумагах военный министр, или ученый инженер, или даже испытанный боец будет наилучшим канцлером в том случае, если глава государства не руководит политикой. Иными словами, мы вовсе не хотим сказать, что знание военного дела должно быть главным качеством государственного человека. Широкий, выдающийся ум, сильный характер — вот те качества, которыми он по преимуществу должен обладать; понимание же военного дела всегда возможно так или иначе восполнить. Никогда во Франции политические и военные дела не руководились хуже, чем при братьях Белиль и герцоге Шуазель, которые все трое были хорошими солдатами.

Война должна вполне соответствовать замыслам политики, а политика должна соразмерять их в соответствии с имеющимися для войны средствами. Если политик и солдат не совмещаются в одном лице, то для достижения этого имеется лишь одно хорошее средство — сделать главнокомандующего членом правительства, дабы он в важнейшие моменты принимал участие в его совещаниях и решениях. Но опять-таки это возможно лишь в том случае, если само правительство находится вблизи театра военных действий, чтобы можно было без особого промедления решать все вопросы.

Австрийский император в 1809 г. и союзные государи в 1813, 1814 и 1815 гг. поступили таким образом, и этот метод вполне оправдался на практике.

Крайне опасно влияние в кабинете другого военного помимо главнокомандующего; это редко приведет к здоровой и энергичной работе. Пример Франции, когда Карно в 1793, 1794 и 1795 гг. руководил военными действиями из Парижа, безусловно не заслуживает подражания, ибо приемы террора доступны лишь революционным правительствам.

Закончим теперь рассуждение историческим обзором.

В 90-х годах прошлого столетия произошел замечательный переворот в европейском военном искусстве; из-за него часть достижений лучших армий утратила всякое значение. Начали достигаться такие военные успехи, о размерах которых раньше не имелось вовсе представления, казалось, что вся ответственность за происшедшие катастрофы ложится на ошибочные расчеты военного искусства. Конечно, привычки и традиции ограничивали военное искусство узким кругом идей, и оно было захвачено врасплох лавиной новых обстоятельств, которые хотя и выходили за пределы старого круга представлений, но не противоречили существу дела.

Наблюдатели, обладавшие наибольшей широтой взгляда, приписывали это явление тому общему воздействию, какое политика в течение столетий оказывала на военное искусство, и притом к вящему вреду последнего, вследствие чего это искусство стало межеумочным и опустилось до игры в солдатики. Факт был верно подмечен, но было ошибочно видеть в нем нечто случайно возникшее, чего легко можно было избежать.

Другие пытались все объяснить расхождениями в политике Австрии, Пруссии, Англии и других стран.

Разум чувствовал себя захваченным врасплох; но правда ли, что подлинная внезапность имела место в области, ведения войны, а не самой политики? Мы поставим вопрос на нашем языке: проистекло ли бедствие из влияния политики на войну или же из ложного направления политики?

Огромное влияние Французской революции на зарубежные страны заключается, очевидно, не столько в новых средствах войны и новых взглядах на ее ведение, сколько в совершенно изменившихся методах государственного и административного управления, в характере правительства, положении народа и т. д. Что правительства других стран на эти вещи смотрели неправильно, что они обычными средствами хотели создать противовес новым и неудержимым силам, все это — ошибки политики.

Разве эти ошибки можно было предвидеть и исправить, стоя на почве чисто военного понимания явлений? Конечно, нет. Ибо если бы и появился в то время подлинный стратег-философ, который из одной лишь природы; враждебного начала предвосхитил бы все последствия и, как пророк, возвестил бы об отдаленных грядущих возможностях, то такое откровенно осталось бы гласом вопиющего в пустыне.

Лишь при том условии, что политике удалось бы подняться до правильной оценки пробудившихся во Франции сил и новых политических отношений, возникших в Европе, политика могла бы предвидеть, как отсюда сложатся общие очертания войны, а последнее привело бы ее к установлению нужного объема средств, к выбору лучших, путей.

Следовательно, можно сказать: двадцатилетние победы революции являются главным образом следствием ошибочной политики противостоявших ей правительств.

Правда, ошибки эти обнаружились лишь во время войны, а события последней оказались в полном противоречии с теми ожиданиями, которые на них возлагались политикой. Но это произошло не от того, что политика не удосужилась посоветоваться с военным искусством. То военное искусство, которому политика могла верить, т.е. военное искусство того же времени, того же порядка, того же старого мира, к которому относилась и политика, представляло хорошо знакомый инструмент, которым она и раньше пользовалась; но оно, конечно, утверждаем мы, разделяло заблуждения политики, поэтому не могло ей открыть глаза. Правда, сама война в своей сущности, в своих формах также претерпела значительные изменения, приблизившие ее к абсолютному облику; но эти изменения возникли не из того, что французское правительство в известной мере эмансипировало войну, спустило ее, так сказать, с привязи политики; эти изменения возникли из новой политики, которая вышла из недр Французской революции, притом не только для Франции, но и для всей Европы. Эта политика выдвинула другие средства и другие силы и поэтому сделала возможным ведение войны с такой энергией, о которой вне этих условий нечего было бы думать.

Итак, действительные изменения в военном искусстве являются следствием изменившейся политики. Они отнюдь не служат доказательством возможности отделения одного от другого, а наоборот, являются решительным доказательством их тесного единства.

Итак, еще раз: война есть орудие политики; она неизбежно должна носить характер последней; ее следует мерить политической мерой. Поэтому ведение войны в своих главных очертаниях есть сама политика, сменившая перо на меч, но от этого не переставшая мыслить по своим собственным законам.

Карл фон Клаузевиц

Читайте

Войны - результат политических решений для достижения политических целей с помощью множества находящихся в распоряжении государств средств - политических, дипломатических, экономических, идеологических, информационно-пропагандистских, технологических и т.д., среди которых главенствующую роль играют вооруженные силы. Раньше на войну смотрели как на вполне рациональное средство достижения политических целей. Как считал К. фон Клаузевиц, стратегия не может иметь рациональной основы до тех пор, пока она не построена на осознании цели, которую она преследует. Именно это он имел в виду, когда характеризовал войну как продолжение политики другими средствами. Ракетно-ядерное оружие в определенной степени разорвало связь между политикой и войной, сделало устаревшей парадигму военно-политической конфронтации между великими державами, поскольку разумная политика, призванная реализовать на международной арене национальные интересы, не может допускать применения ядерного оружия, обладающего чудовищной силой разрушения. Некоторые из наиболее проницательных создателей ядерного оружия, во всяком случае подспудно, сознавали его значение с точки зрения перспектив войны и мира. Еще в 1943 г. в Лос-Аламосе Нильс Бор, принимавший участие в создании первой атомной бомбы, говорил: «Новое оружие не только изменит характер будущих войн, но и заставит человечество отказаться от вековой привычки воевать». В 1945 г. ему вторил Сциллард, который, в частности, утверждал: «Как только у русских появится атомная бомба, установится длительный вооруженный мир». Из подобных установок Б. Броуди в 1946 г. сделал следующий вывод: «До настоящего времени основной целью высшего военного руководства являлась победа в войне, впредь целью станет - избежать войны».
А. Эйнштейн как-то говорил, что освобождение энергии атома изменило все, кроме способа нашего мышления. Здесь, помимо всего прочего, он, по-видимому, имел в виду и тот факт, что в течение довольно длительного времени в послевоенный период с обеих противоборствующих сторон к проблемам века ядерного продолжали подходить с позиций доядерного века. Каждая из двух сверхдержав стремилась к расширению и укреплению своей гегемонии. Для «ястребов», доминировавших на политической арене с обеих сторон, сама идея невозможности войны по логике вещей оказывалась неприемлемой. Тем более, что и после появления ядерного оружия и средств его доставки в любую точку земного шара многие специалисты с обеих сторон продолжали придерживаться позиции о возможности выиграть и выжить в ядерной войне. Так, редактор военного отдела «Правды» генерал-майор М. Р. Галактионов писал в конце 1946 г.: «Что касается атомной бомбы, то миф о ее всемогуществе придуман специально для запугивания слабонервных людей... Атомная бомба, вероятно, не найдет большого применения в борьбе против войск противника... Окопы будут защищать солдат от взрывной волны и высокой температуры даже в том случае, когда эти окопы будут находиться довольно близко от места взрыва атомной бомбы. Танки, артиллерия и другое тяжелое вооружение, находящееся вблизи взрыва, практически останутся почти неповрежденным». Из этой посылки делался вывод: «Атомное оружие, обладающее большой разрушительной силой при использовании его против мирных городов, отнюдь не способно решить судьбу войны».
Наиболее скандальной в данном контексте была концепция, сформулированная в 60-х годах известным в тот период футурологом Г. Каном. Он, в частности, обосновывал мысль о том, что при соблюдении определенных правил и соответствующей подготовке (строительство бомбоубежищ, создание в специальных подземных хранилищах запасов пищи и воды и т.д.) Соединенным Штатам вполне под силу пережить стратегическую ядерную войну и возродиться. В кругах американского офицерства в течение длительного времени превалировало убеждение в том, что главное предназначение ядерного оружия состоит в сдерживании или в том, чтобы победить в случае неудачи сдерживания. В то же время осознание опасности радиоактивных осадков и других последствий ядерной войны стимулировало попытки разработки концепций и сценариев «ограниченной войны», которые, казалось, окончательно потеряли актуальность в свете опыта первой мировой войны. В период холодной войны ядерное оружие, выполняя роль эффективного инструмента взаимного сдерживания двух сверхдержав, продемонстрировало ограниченность своих возможностей при реализации множества других целей, традиционно решавшихся с помощью военной мощи. Так, сразу же после второй мировой войны, обладая монополией на атомное оружие, США не сумели вынудить Советский Союз изменить свою политическую стратегию, в том числе и в сфере внешней политики. Более того, в 1945-1949 гг. имело место беспрецедентное расширение влияния СССР, и Америка со своей атомной бомбой не смогла помешать этому. Обладание ядерным оружием оказалось не способным внести серьезные коррективы в ход и результаты корейской и вьетнамской войн. В афганской войне Советский Союз вел себя так, будто он вообще ничего не знает о ядерном оружии. Оно также не стало гарантией от распада Варшавского пакта и самого Советского Союза. Еще до этого Франция вынуждена была уйти из Алжира, несмотря на то, что к тому времени она уже обладала ядерным оружием. В 1982 г. Аргентина начала войну против Великобритании, игнорируя тот факт, что эта страна обладала ядерным оружием.
Это стало результатом осознания того факта, что, как и всякая другая историческая эпоха, ядерно-космический век также имеет специфические закономерности и тенденции. Их суть состоит в том, что соревнование и противоборство стран и народов сочетаются с нарастающей тенденцией к их взаимозависимости. Экономические, национальные или иные интересы всех без исключения народов оказались сплетенными в единый узел с общечеловеческими интересами. Более того, эта переплетенность и взаимозависимость приобрели глобальный характер. Страны и народы уже не могут жить и развиваться без многообразных взаимосвязей, которые пронизывают экономическую, общественно-политическую, культурную сферы. На таком фоне особо важное значение имело осознание всеми интересованными сторонами того очевидного факта, что ядерная война представляет угрозу самому существованию человечества. С созданием ядерного оружия речь идет уже не просто совершенствовании средств ведения войны, о приращении военной мощи, а о качественно новом факторе, коренным образом изменившем саму природу, принципы и нормы ведения войны. Появился военный фактор, способный сделать реальностью предсказания об апокалиптическом конце человечества. Поэтому постепенно утверждалось своеобразное ядерное табу в отношениях между двумя сверхдержавами или военно-политическими блоками. Уже в 1961 г. Генеральная Ассамблея ООН приняла резолюцию о запрещении применения ядерного оружия на том основании, что это чревато неоправданными жертвами среди мирного населения и тем самым противоречит международному праву и общепринятым нормам человечности. В данном контексте, по-видимому, ракетный кризис, разразившийся осенью 1962 г., можно считать поворотным пунктом в истории современного мира. Он способствовал осознанию обеими противоборствующими сторонами возможных катастрофических последствий применения современного оружия и необходимости предотвращения возможного апокалипсиса.
Не случайно бывший президент США Р. Никсон в своей ниге «Реальный мир» вынужден был признать: «Две сверхдержавы не могут позволить себе начать войну друг против друга в какое бы то ни было время или же при каких бы то ни было обстоятельствах. Огромная военная мощь каждой из сторон делает войну устаревшей в качестве инструмента национальной политики». Р. Рейган в своем ежегодном послании Конгрессу «О положении страны» 25 января 1984 г., то есть еще до начала улучшения советско-американских отношений, заявил, что «войну нельзя выиграть и она никогда не должна быть развязана». Что касается Советского Союза, то с самого начала ядерного века, во всяком случае в своих официальных декларациях, он выступал за полное запрещение этого средства всемирного апокалипсиса и тем более за запрещение его использования. Н. С. Хрущев, который предупреждал капиталистов, что «мы вас похороним», был категорическим противником применения ядерного оружия, заявляя, что если ядерная война будет развязана, живые станут завидовать мертвым. Верная мысль, поскольку после ядерной войны может создаться ситуация, при которой отпадет сама необходимость проведения каких бы то различий между интересами государств, классами, идеологиями и т.д. Если привести аналогию с теорией игр, то можно согласиться с Т. Шеллингом, который в 1983 г. показал, что современная война на самом деле представляет собой игру с ненулевой суммой (отрицательной суммой), поскольку, по большому счету, все участники войны в конечном итоге останутся в проигрыше.
Ядерное оружие, возможно, символизирует безрассудство и глупость человечества. Но вместе с тем нужно признать, что, постоянно ощущая нависающий над собой карающий всех без разбору обоюдоострый ядерный меч, человечество продемонстрировало способность удержаться от соблазна пересечь тот роковой рубеж, который вверг бы его в глобальную катастрофу. Более того, ядерное оружие, взятое само по себе, стало главным фактором предотвращения его использования какой-либо одной из сторон. Оно предельно сузило цели, для достижения которых может быть использована стратегическая мощь, главной его задачей стало сдерживание возможной атаки противника. Отчасти в силу того, что стратегическое ядерное оружие служит именно этой и никакой иной цели, мир воцарился в центре международной политики в течение пяти послевоенных десятилетий, в то время как войны малой и средней интенсивности, которые велись с помощью обычных вооружений, бушевали на периферии. Все это свидетельствует о том, что ядерное оружие способно служить традиционной цели обеспечения выживания государства лишь при условии, что оно никогда не будет использовано. Ядерное оружие, особенно в период холодной войны, во многом стерло границы между войной и миром, военными и невоенными средствами борьбы. Зачастую достижение стратегических целей межгосударственного противоборства оказывается возможным без традиционных результатов, например, оккупации территории противника. Все возрастающую актуальность приобретают новейшие виды «войн», такие, как экономическая, торговая, экологическая, информационная. Возможно, в перспективе новое измерение и новый импульс приобретут идеологическая, пропагандистская, психологическая и иные разновидности бескровной войны. Например, эффект использования информационно-телекоммуникационных технологий в целях дехорганизации систем государственного управления и военного командования, воздействия на моральный дух населения и войск по своим последствиям может быть сопоставим с ущербом от применения оружия массового поражения, в том числе и ядерного.
Особенность ядерно-космического века состоит в том, что в результате происшедшего разрыва между войной и политикой происходит также разрыв между теорией и практикой. Если во все прежние времена военная теория в основном базировалась на конкретном опыте, то понятия, обозначающие параметры ядерной войны, во многом представляют собой некие абстракции или мысленные, концептуальные конструкции, которые невозможно апробировать в конкретных условиях ведение военных действий. В рассматриваемом контексте особо важное значение имеет тот факт, что, по признанию многих специалистов, ядерное оружие изменило корреляцию между уровнем экономического развития и военной мощью современных стран. Государство с менее чем половиной экономических возможностей по сравнению с ведущей экономической страной без особого труда может конкурировать с ней в военном отношении, если она принимает политику статус-кво и стратегию сдерживания. И, наоборот, ведущая держава не может использовать экономическое превосходство для установления своего военного господства или же завоевать стратегическое преимущество над своими соперниками - претендентами на статус великой державы. Аргументы в пользу того, что в условиях ядерно-космического века большая война может превратиться в нечто вроде армагеддона во всепланетарных масштабах, имеют под собой веские основания. Она недопустима с точки зрения рациональных доводов, практического разума, обыкновенного политического расчета. Война, в которой заведомо не может быть, во всяком случае, ни явных победителей, ни побежденных, казалось бы, бессмысленна со всех точек зрения. Более того, не только ядерная война, но и война с применением обычных вооружений в современных условиях в глазах любого здравомыслящего человека не может не выглядеть как преступление против человечества и поэтому не может считаться средством разрешения международных политических вопросов.
Из всего сказанного можно сделать вывод, что ракетно-ядерное оружие нельзя более рассматривать как средство продолжения политики в том смысле, как это понимали Клаузевиц и многочисленные его последователи. Оно, несомненно, ведет к снижению роли силы на стратегическом уровне до сдерживания, упрощает задачу оценки стратегических возможностей стран и облегчает достижение баланса между конфликтующими или противоборствующими сторонами. Следует отметить также то, что в нынешних реалиях авторитет и влияние государств в мире определяются не только и не столько численностью армии и объемами арсеналов вооружений. Все более растущую значимость приобретают интеллектуальный потенциал нации, ее способность создавать богатства и новые технологии, степень ее самодостаточности и жизнеспособности. Особенно важной становится способность на равных конкурировать с ведущими акторами мировой политики и законными способами отстаивать и продвигать свои национальные интересы, обеспечивать своим гражданам благоприятные условия для достойной жизни. Некоторые авторы говорят даже о «тривиализации» международных отношений, когда бухгалтер верховенствует над стратегом и на смену высокой политике приходит прозаический экономический расчет. Едва ли будет преувеличенным утверждение, что в некоторых аспектах научное знание, информация и технологический опыт стали для целей безопасности тем, чем раньше были оружие и армия.
Изменение роли военной силы выражается, в частности, в том, что когда одно государство стремится изменить экономическую политику другого государства, чтобы обеспечить себе, например, больший доступ к рынкам, экономические средства оказываются более эффективными, чем военно-силовые. То же верно и применительно к проблемам борьбы с загрязнением окружающей среды, эпидемиями, наркобизнесом и т.д. При таком положении вещей, казалось бы, невозможно не согласиться с Я. Тинбергеном и Д. Фишером, утверждавшими, что «миром лучше всего управлять, не прибегая к войне как инструменту политики». Однако все вышеперечисленные факторы сами по себе отнюдь не отменяют принцип использования или угрозы использования силы для достижения политических целей, он лишь трансформируется, приобретает новые измерения. Тем более, что история человечества дает множество примеров, подтверждающих, что люди не всегда и не во всем руководствуются велениями разума и выкладками рационального расчета.

Мудрые мысли

(1 июля 1780, местечко Бург под Магдебургом, курфюршество Саксония, Священная Римская империя - 16 ноября 1831, Бреслау, королевство Пруссия)

Прусский офицер и военный писатель, который своим сочинением «О войне» (опубл. 1832) произвёл переворот в теории и основах военных наук.

Цитата: 18 - 34 из 77

Война есть продолжение политики иными, насильственными средствами.
(«О войне»)

Война, следовательно, является актом насилия, чтобы заставить нашего противника выполнить нашу волю.

Вторая характерная особенность лидера – простота и ясность тех планов, комбинаций и решений, к которым он пришел. Чем проще и определеннее план операции, тем он лучше.
(«О войне»)

Государственный деятель, который видит, что война неизбежна, и не может решиться нанести удар первым, виновен в преступлении против своей страны.
(«О войне»)

Даже самому талантливому полководцу крайне трудно одержать победу над вдвое сильнейшим противником.
(«О войне»)

Добросердечные люди могут, конечно, полагать, что существует некий оригинальный способ обезоруживать и побеждать противника без пролития большого количества крови, они вольны также думать, что именно в этом и заключаются подлинные достижения искусства воевать. Звучит это привлекательно, но на деле является обманом, который необходимо открыть. Война есть крайне опасное дело, в котором наихудшие ошибки происходят от доброты.
(«О войне»)

Если абсолютного превосходства достичь невозможно, вы умело используя имеющиеся ресурсы, должны добиться относительного перевеса в наиболее важной точке.

Если бы от каждого из бойцов мы потребовали, чтобы он в большей или меньшей степени был военным гением, то наши армии были бы очень малочисленны.
(«О войне»)

Если профессия военного вообще что-то значит, она должна опираться на непоколебимый кодекс чести. Иначе те, кто следует за баранами, будут всего лишь кучкой наемных убийц.

Если хотите одержать победу, бейте в самое сердце противника.

Завтра заключается в сегодня, будущее создаётся в настоящем; в то время как вы безумно уповаете на будущее, оно уже выходит изуродованным из ваших ленивых рук. Время - ваше, то, чем оно станет, зависит от вас.
(«О войне»)

Из характера позиции неприятеля мы можем сделать вывод о его намерениях и, вследствие этого, действовать соответственно.

Испокон века лишь великие победы вели к великим результатам.
(«О войне»)

История никогда не делает окончательного шага назад.
(«О войне»)

Исход сражения в целом состоит из суммы результатов всех частных боев.
(«О войне»)

Капитуляция – не позор. Хороший генерал не будет завлекать последнего оставшегося в живых солдата идеей борьбы, точно так же как хороший шахматист не станет продолжать заведомо проигранную партию.
(«О войне»)

Война есть продолжение политики иными средствами.
Карл фон Клаузевиц
Война - продолжение политики, бизнес -
продолжение войны.
Японская поговорка.

Война - продолжение политики, бизнес - продолжение войны,
информационные войны - продолжение бизнеса.

_______________________________________________
С удивлением обнаружил при поиске источников ссылку на самого себя, только более раннего, лет этак на 7, года издания.

"У меня сейчас лежит книжка "История 19 века", французы писали, Лависс/Рамбо. Так вот, там в основном войны... Раздел и передел мира.
Кто это сказал, не помню: "Война - продолжение политики, бизнес - продолжение войны". И вообще, фильм "Чужой" - это иллюстрация человеческой психологии, а не инопланетной.
Экспансия вбита человеку на уровне метазадачи, самой глубинной программы.
А уж как она реализуется - вопрос второй.
Некоторые стихи пишут, в надежде огрести сонм почитателей-поклонников, некоторые старушек топориками отщелкивают, некоторые торгуют и борются за рынки сырья и сбыта, а иные сбиваются в стаи и пытаются силой завладеть тем, что им не принадлежало.
И жажда жизни умирает последней, когда уже давно отключена надстройка сознания. Организм столь же яростно сопротивляется смерти, сколь яростно он пытался взять контроль всех аспектов жизни в свои руки.
Здесь, кстати (в этом стремлении к экспансии, расширению и захвату), кроется одна из глубинных причин спонтанного возникновения пирамиды иерархии власти как у стадных животных, так и у людей, которые хотя и приобрели разумные навыки, не перестали быть стадными.
Со временем эта борьба переходит на более и более высокие уровни, приобретая порой почти нематериальный характер – к примеру, информационные войны.
А цели те же, что и были тысячелетия назад - борьба за выживание и обеспечение своего потомства, своего «стада» лучшими пастбищами, продуктами, ресурсами и положением в более крупной иерархии – наций и народностей."

Http://nowa.cc/showpost.php?p=693527&postcount=33

Я тоже не сторонник жестких мер и ни капли не ксенофоб.
Только беда в том, что изгадили все уже, и внутри и снаружи. Перелицевали, и правильные, естественные вещи представляют как экстремизм, навешивая ярлыки, преследуя, пропагандируя ну такую хрень...
В совдепии было много плохого - так вот, сейчас гораздо больше. Потому что из того, что было хорошего, не осталось ничего.
А нового хорошего... Я даже и не скажу. Свобода слова? Так нет ее. Процветание, перспективы? Да, если успел обогатиться в момент "распила" - ну так "знает кошка, чье мясо ела". И таких единицы, и они, обогатившись на развале, дорвавшись до руля, продолжают свое дело. Опыта созидания у них нет, да и зачем.
Классический пример - купил чел сахарный завод по бросовой цене (скажем, 5 миллионов), предварительно разорившийся за счет "мудрой" экспортно-импортной политики руководства, подсчитал, что срубит бабла за пару месяцев - да и продал на металл за 10. А себестоимость завода была раз в 50 больше, но кого это волнует?
А потом сахар покупаем за бугром, опять же - он и спекулирует, метросексуал хренов.

"Война - продолжение политики, бизнес - продолжение войны" - так вот, мы эту войну проигрываем. Практически без боя.
Это не "железный занавес" подняли, это кингстоны открыли. И главное - транснациональный капитал, постепенно захватывающий страну, превращает ее в сырьевой придаток, отстойник - и рынок сбыта товаров для быдла, потребительскую яму. Бесперспективняк, одним словом.

И все это на фоне промывания мозгов по части потребительской психологии, сексуальных свобод и морального опускания.

А у себя они такого не позволяют. За то, что у нас по ящику гонят, в некоторых штатах США сажают, и надолго.
Хотя, конечно, есть и общие тенденции, которые к здоровым никак не отнесешь.
22.06.2011.

Рецензии

В Европе нет свободных грядок,
там каждой грядочке расчёт.
И лишних не поставить рядом,
продать нельзя, что лишне, вот!

Полемика, однако, милостивый государь!
А кто кого учит, никак не понять!:)

Глубинные причины войн коренятся в объективных условиях и не зависят от воли человека, но они работают не сами по себе, а через деятельность последнего. Люди готовят, развязывают и ведут войны. Выбор «воевать или не воевать» совершают субъекты, обладающие властью. В решениях на этот счет отражаются как объективные обстоятельства, так и настрой субъектов.

Множество войн, вооруженных конфликтов и других кровавых дел XX и начавшегося XXI веков непосредственно являются следствием неадекватных, зачастую совершенно иррациональных и даже преступных решений высших властных кругов государств, амбициозных и агрессивных политиков. В том числе Первая и Вторая мировые войны, корейская (1950-1953), вьетнамская (1964-1974), советско-афганская(1979-1989), войны США и НАТО против Югославии, Афганистана, Ирака (1999-2003).

Несмотря на огромную социальную значимость военно - политических решений, зачастую оборачивающихся чудовищными бедами и страданиями десятков и сотен миллионов людей, общаства не сумели взять под контроль механизм их разработки и принятия, который обладает высокой степенью автономности, простором для произвола.

Актуальность данной темы обусловлена несколькими обстоятельствами, во-первых, любая война представляет собой военно-политический конфликт, который наиболее полно и рельефно отражает на политическом уровне имеющиеся в обществе социальные противоречия и управленческие проблемы. Во-вторых, мы живем в неспокойное время - в любой момент может возникнуть угроза вооруженного конфликта, поэтому мы должны уметь анализировать прошедшие конфликты и предотвращать будущие. В - третьих, особую актуальность проблема насилия имеет для политической жизни России, где оно всегда играло важную роль: и на этапе самодержавного абсолютизма, и в период тоталитаризма, и в условиях построения демократического государства. Помимо этого, из-за появления оружия массового уничтожения проблема насилия приобрела в наше время особую значимость, так как во внешней и во внутренней политике угрожает глобальной катастрофой.

Степень изученности: рассматриваемая нами проблема изучена фрагментарно, то есть внимание уделялось отдельно войне, отдельно политике и отдельно насилию. А в определенном динамическом развитии, как изучили эту проблему мы, никто не рассматривал.

Существует множество подходов на определение войн, но мы рассмотрим лишь некоторые, такие как:

1. Психологический подход, представителями которого являются З. Фрейд, Л. Бернард, и К. Лоренц, рассматривали войну как проявление массового психоза.

2. Антропологический подход, его представителем являются Э.Монтегю, считали, что агрессия формируется в процессе воспитания.

3. Политический подход, его приверженцами являются Карл фон Клаузевиц и Л. Ланке, считают, что войны происходят из международных споров.

4. Демографический подход, представителями которого являются Т. Мальтус и У. Фогт, определяют войну как результат нарушения баланса между численностью населения и количеством средств существования.

5. Космополитический подход, его представителями являются Н.Энджел и С. Стречи, они связывают происхождение войны с антагонизмом национальных и наднациональных, общечеловеческих интересов.

6. Экономический подход, представителями которого являются К. Маркс и Ф. Энгельс, трактуют войну как производную от войны классновой.

Также существует множество классификаций войн по разным основаниям и теорий возникновений войн.

Цель исследования: изучить войну как продолжение политики другими средствами. В соответствии с поставленной целью будем решать следующие задачи:

1. дать определение войне, рассмотреть основные взгляды на сущность войн;

2. рассмотреть классификации и теории возникновения войн:

3. дать определение насилию - как способу решения конфликта;

4. рассмотреть Чеченскую войну как продолжение политики насильственным способом.

Объектом данного исследования является война как особое взаимодействие политических субъектов. Предметом выступает вооруженное насилие как продолжение политики.

В первой главе мы попытаемся дать определение войне, рассмотреть основные подходы на её сущность, рассмотреть классификации и теории возникновения войн. Война и вооруженное насилие всегда были основным средством решения межгосударственных споров, элементарными формами принуждения. Политики прибегали к ним всегда, очень часто не использовав невоенные, мирные пути урегулирования конфликта.

Во второй главе мы рассмотрим теоретическое и практическое обоснование насилия. Попытаемся на конкретном примере разобрать ошибки ведения насильственной политики.

Насилие можно определить как общественное отношение, в ходе которого одни индивиды и группы людей с помощью физического принуждения подчиняют себе других людей, их способности, производительные силы, собственность.

Все это требует от нынешних политических лидеров всех стран выдержки, сдержанности, готовности идти на компромисс. Поэтому надо изучать, анализировать и не делать ошибок прошлого.

Курсовая работа состоит из двух глав и четырех параграфов.